Нас становится меньше - сессия на носу!
Первым наша группа потеряла своего комсорга. Это произошло как-то совершенно неожиданно.
В тот год в конце осени в Москву с гастролями нагрянули братья Аргировы, болгарские эстрадные исполнители. Они пели свои нехитрые шлягеры под электронную музыку, выдаваемую несколькими компьютерами. Я помнил этих певцов по телепрограмме «Утренняя почта» и, неожиданно даже для самого себя, решил вдруг сходить на их концерт. Когда отправился покупать билеты, Заозёрский тоже изъявил желание послушать Аргировых. Да ещё и не один – с подругой. Попросил купить ему два билета. Разумеется, я не смог отказать своему одногруппнику и соседу по комнате в такой мелочи. Купил три билета на вечерний концерт через неделю.
Ближе к делу выяснилось, что у Сашки какие-то проблемы – он ходил мрачнее тучи и на все расспросы отвечать что-либо отказывался. В конце концов, на концерт он не пошёл и деньги за билеты мне не вернул, зараза такая.
Через пару дней на Заозёрского было уже страшно смотреть. Таким печальным мы его ещё никогда не видели. Вскоре Сашка назанимал денег у соседей по общежитию (и у меня в том числе) и срочно улетел в Новосибирск. Несколько дней его не было. А когда Заозёрский вернулся, мы поняли, что лучше ему не стало. В первый же учебный день после прилёта в Москву он попросил минутку внимания у одногруппников и заявил, что больше не может исполнять обязанности комсорга группы. На удивлённые вопросы со всех сторон Александр ответил весьма резко и неожиданно. Его слова прозвучали так:
- Подлец не может быть комсоргом! – и больше ничего объяснять Сашка не пожелал.
Что у него случилось – знал, наверное, только Димыч. Они с Заозёрским много и подолгу разговаривали о чём-то по вечерам еле слышными голосами. Но Димыч, не смотря на всю свою разговорчивость, человек, на редкость щепетильный в подобных вопросах. Сашкина драма осталась для нас всех секретом - Димка никому и никогда ничего не рассказывал. А Заозёрский, после самоотвода из комсоргов, в течение недели забрал в учебной части свои документы и уехал. Потом говорили, что весной Александра призвали в армию и, благодаря гренадерскому росту, он попал в часть, охранявшую мемориал на Мамаевом кургане.
Кстати, на освободившееся после Заозёрского место в нашу комнату вскоре перебрался Димыч.
В начале зимы заболела одна девочка из группы. Её недуг оказался серьёзным – Оксану госпитализировали и продержали в больнице несколько недель. Помню, как мы навещали её все вместе. Наша одногруппница была удивлена и даже немножко растерялась от такого массового посещения. Но, увы, все дружеские пожелания скорейшего выздоровления не подействовали. После такого длительного пропуска Оксана сессию сдавать не смогла (или не решилась) и тоже покинула 116 группу.
Третьим оказался Юрка С. Это был хороший, упорный и толковый парень, проводивший много времени за учёбой. Пожалуй, даже слишком много. От избыточного сидения за учебниками и задачниками, у Юрки начал развиваться комплекс собственной неполноценности. Ему стало казаться, что он – слишком глупый, и что соображает он гораздо хуже, чем другие первокурсники. В течение месяца он всё накручивал и накручивал свою нервную систему и довёл себя до нервного срыва. Не смотря на все наши уговоры, Юра забрал в учебной части документы и отчислился с курса. А был бы чуть спокойнее – сдал бы сессию легко и непринуждённо.
Возможно, в нагнетании некой истерии вокруг первых экзаменов были виноваты наши преподаватели. Они, на мой взгляд, несколько переусердствовали с запугиванием. Возможно, им в этом «помогли» и наши старшекурсники, которые явно или неявно давали понять первокурсникам, что их и студентами-то не считают до тех пор, пока те не сдали первую сессию.
Хотя проблемы с нервами случались и у более закалённых людей. На курс или на два старше нашего учился один парень. Он был умным, способным. Вернулся на факультет, отслужив в армии. Занимался боксом. Участвовал в работе студкома. Но вот во время сессии у него на нервной почве отказывала речь. Он просто ничего не мог отвечать преподавателям на экзамене! С большим трудом этот парень дотянул до выпускных экзаменов.
Говорят, что студенты университета были частыми гостями Московской психиатрической больницы № 1 или попросту – «Кащенко». Кто-то, конечно же, симулировал, пытаясь избежать отчисления, но многие и на самом деле попадали в психушку, перетрудившись над учебниками, готовясь к экзаменам. Больше всех "повезло" мехмату - его студенты попадали на Канатчикову дачу чаще всех.
Один из моих одногруппников, Андрей М., как-то рассказал мне совершенно жуткую историю, якобы приключившуюся «буквально в прошлом году» с первокурсником механико-математического факультета. Юноша, перезанимавшийся накануне сессии, в один ужасный зимний вечер начал приставать к каждому, кого он встречал в коридорах ФДС-6. Вцепившись в свою жертву, шальной мехматянин безапелляционно утверждал, что у треугольника шесть сторон, и что он готов немедленно доказать этот факт. Звучало примерно следущее:
- Допустим, у нас есть произвольный треугольник. У него – три вершины. Из каждой вершины исходит по два луча. Значит, к каждой вершине треугольника примыкает две стороны. Но, поскольку вершин у треугольника три, значит, и сторон у треугольника получается шесть. Что, не веришь?
Окружающие сначала воспринимали этот спич, как шутку, и дружно смеялись над доказательством. Но юноша никак не мог успокоиться. Он собрал по всем общежитским знакомым множество тюбиков с зубной пастой, затем выдавил всю найденную пасту в стеклянную банку. После этого несчастный приступил к наглядной демонстрации своего потрясающего открытия. Юноша отодвинул в своей комнате кровати от стен и начал рисовать пастой на стенах громадные шастиугольные треугольники. Именно за этим занятием его и застали спешно прибывшие в ФДС-6 санитары.
Рассказывал Андрей мне всё это с совершенно серьёзным выражением на лице, а перед сессией такие истории, не смотря на всю их древность, воспринимались, как истина в последней инстанции. Ведь зачастую важно не то, что рассказывают, а то, в какой атмосфере это происходит.
Как-то раз, получив в
библиотеке очередной учебник, я заметил, что в него что-то вложено. На
листе в клеточку, вырванном из общей тетради, простым карандашом были
выведены строчки. К тому моменту они уже наполовину стёрлись, но ещё можно
было различить написанное белым стихом:
Морально мы
опустошённые
И недоразвиты физически,
Всегда голодные и сонные,
В
науку тыкаемся лбом.
Судьба, судьба неблагодарная
Нам никогда не
улыбается,
И жизнь по черепу распухшему
Нас всю дорогу бьёт
ключом.
Нам нету в жизни просветления,
И судьбы наши -
поломатые,
И без надежды на спасение
Бредём в потёмках наугад.
И
всё же мы - интеллигенция,
Нам ночью снится дивергенция,
Проклятый
метод Остроградского,
Криволинейный интеграл.
А нам ещё так долго
мучиться,
Из нас ведь что-нибудь получится,
А впереди нас ждут
компьютеры
И БЭСМ-6, и «Роботрон».
И нет такого уравнения,
Чтоб
наши выразить мучения,
Его в конспектах по матфизике,
Конечно, братец,
не найдёшь.
Продать бы душу Мефистофелю,
Уйти в тайгу и жить с
нанайцами,
Забыть товарищей-дистрофиков
И горячо любимый куст.
А мы по-прежнему
дурачимся,
На факультет мы ездим «зайцами»,
И не страшны нам
учкомиссии,
Не страшен Тихонов – декан.
Кто автор – не знаю. Знающие люди утверждают, что данные строки написал в 1965 году Виктор Отраднов, и что посвящались они ЛЭТИ. А вээмкашники впоследствии лишь слегка переделали их, приблизив к своим реалиям.
Тогда, на первом курсе, читались эти вирши на ура – с идеальным попаданием в настроение…
